До такой степени, что от его взгляда может расплавиться снег, а упряжка Санты осыпаться пеплом с небес.

— Джейс?

— Иви, это же кабриолет, — рычит он.

— Да, я знаю, — говорю я — уже тише.

Джейс разводит руками, показывая на кружащийся вокруг снег.

— Это чертов кабриолет! — Он тычет пальцем в машину. — С задним приводом?

— Да, — признаю я, и мое лицо начинает гореть.

— Ты хоть представляешь, насколько это опасно — ездить на гребаном заднеприводном «мустанге»-кабриолете по нашим дорогам? — резко говорит он. — Кто продал тебе этот гроб на колесах? Дуни? Ублюдок даже не поставил цепи или зимние шины.

— Это не гроб на колесах, — возражаю я, — а машина моей мечты, которая мне очень нравится.

— Да что ты? А дышать тебе нравится? Поверь, не пройдет и недели, как мы будем вытаскивать тебя из канавы или соскребать с какого-нибудь гребаного столба.

Я складываю руки на груди.

— Джейс, у тебя самого есть «харлей».

Синий, сверкающий хромом, и видеть, как он ездит на нем — это оргазм для моих глаз.

— «Харлей», на котором я езжу две недели в году, когда не идет снег, а в остальное время мою задницу возит безопасный, надежный пикап! — Он показывает на черный автомобиль на парковке. — Чем ты думала, а?

— Полегче, сынок, — просит Кевин, но Джейс продолжает испепелять меня взглядом.

Протянув руку, он раскрывает ладонь и рявкает:

— Дай мне ключи. Завтра я верну тебе деньги. На этой машине ты ездить не будешь.

Мой кулак с ключами сжимается. И он это замечает.

— Я взрослый человек, — я вздергиваю подбородок, — и мне не нужны твои…

И тут Джейс делает нечто такое, чего не делал еще никогда.

Он орет на меня.

Так громко и резко, что я подскакиваю.

— Иви, ключи! Живо!

Джейс властный. Суровый. Упрямый. Но грубым он никогда не бывал.

До сих пор.

Мои щеки горят от стыда, на глазах проступили слезы обиды и гнева. И я чувствую, что все — все люди, чье мнение для меня важно — наблюдают за мной. Наблюдают за нами.

И тогда я швыряю в его дурацкую руку ключи. Потому что впервые не хочу находиться с ним рядом. И отдать ему ключи — самый простой и быстрый способ уйти.

Расправив плечи и высоко подняв голову, я разворачиваюсь и ухожу в бар. Слышу за спиной комментарии, и когда понимаю, что все остальные на моей стороне, мне становится легче.

— Вау, приятель… Ты перегнул.

— Отлично сработано, Джейс.

— Всех с гребаным Рождеством!

Я уже говорила, что Джейс идеален? Я продолжаю так думать, но в этот момент считаю его идеальным козлом.

Десять минут спустя я по-прежнему сижу за столом в комнате отдыха, сердито посасывая полосатый рождественский леденец и готовясь вычеркнуть имя Джейса из Непристойного списка.

Но прежде чем я успеваю занести над листком ручку, у меня за спиной звучит его голос. Уже нормальный. Сильный, ровный и теплый.

— Этот леденец выглядит довольно опасно. Моей жизни что-нибудь угрожает?

Я скашиваю глаза на конфету, зажатую в кулаке, которую мой язык превратил в острое сахарное копье.

Кладу ручку на стол и пожимаю плечами.

— Возможно.

Пока Джейс заходит, я загибаю уголки листа на столе.

— Я заколю тебя леденцом в сердце, а потом съем его. Идеальное преступление, — говорю ему. — Но ты наверняка считаешь меня слишком глупой, чтобы додуматься до такого.

Он вздыхает.

Выдвигает стул и садится, повернув его, как делают парни, спинкой вперед.

— Ивс, я не называл тебя глупой.

Мое сердце терзает обида.

— Ты намекнул. А это одно и то же.

Несколько минут он молчит, а я не смотрю на него, но чувствую на себе его взгляд.

— Я повел себя, как придурок, — мягко говорит он.

— Угу.

— И прошу у тебя извинения.

Тут я поднимаю глаза. И обмираю. Боже, как он красив. Серьезно, это даже нечестно. Уголки его великолепного рта смотрят вниз, в небесно-синих глазах — сожаление.

— Ты вернешь мне ключи?

Он фыркает.

— Я не настолько раскаиваюсь, черт побери.

Я закатываю глаза.

— Джейс…

— Я отвезу тебя в автосалон. На этих же выходных. И ты купишь другую машину, такую же классную, как «мустанг», но безопасную. — Его голос становится натянутым, хриплым. — Иви… ты важна для меня. Я не переживу, если с тобой что-то случится.

Его слова — как бальзам на душу, и на смену обиде приходит более теплое, светлое чувство. Надежда. Волнение. Может быть, даже вера в дух Рождества, который способен исполнить любое желание.

— Важна для тебя, как важны Кевин, Райан и Хизер? — осмеливаюсь я прощупать почву. — Потому что мы все работаем здесь?

Скажи «нет». Пожалуйста, боже… Скажи, что я другая, особенная. Потому что ты меня хочешь. Здесь и сейчас, на столе, на диване, у стенки и позже в твоей постели… в твоей жизни. И навсегда. Просто скажи «нет».

— Да.

Черт!

Дух Рождества вспыхивает и горит красным пламенем, словно елка, загоревшаяся из-за неисправной гирлянды.

— Наверное. — Джейс, потирая шею, отводит взгляд к шкафчикам. — Вроде того.

Чтобы он не увидел моего разочарования, я резко встаю. А Непристойный список засовываю в задний карман, планируя убрать его в шкафчик Хизер. Но тут в комнату заглядывает Кевин, и я стремительно разворачиваюсь к нему.

— Ребятки! Десять минут назад закрылись лыжные спуски, и только что закончился чемпионат по боулингу. Тут сумасшедший дом.

— Сейчас приду, — говорю я, поднимая с пола свой фартук.

Когда Кевин исчезает за дверью, Джейс поднимается на ноги и надежной, теплой стеной мускулов становится передо мной.

— Ну так что, Иви, мир?

— Угу. Разумеется. А как же иначе, — отвечаю я чуть бодрее, чем надо. Затем завязываю за спиной фартук и смотрю в его изумительные глаза. — Ну, я пошла.

— Хорошо. — Он тоже глядит на меня. — Я буду через минуту.

Я киваю. Потом ухожу в бар и приступаю к работе.

— Ты уверена, что у тебя его нет?

Суматошный вечер наконец-то закончился. Полы уже подметены, стулья подняты, Райан убирает на кухне, а Кевин и Джейс закрывают кассу. Мы с Хизер собрались было домой… но нам помешала одна серьезнейшая загвоздка.

— На все сто, — отвечает она, заглядывая под диван. — Попробуй вспомнить, когда ты в последний раз точно держала его в руках?

Я сдуваю с лица локон своих волнистых волос.

— В комнате отдыха. Когда говорила с Джейсом после катастрофы с «мустангом», но могу поклясться, что потом я положила листок к тебе в шкафчик…

Однако его нет в шкафчике Хизер. Его нет нигде — мы искали.

Непристойный список пропал.

Мои сокровеннейшие секреты и порочнейшие фантазии… как в воду канули. Испарились. А может — кто знает — улетели в чертову мастерскую Санты.

Я закрываюсь руками.

— Это так унизительно.

Хизер сжимает мое плечо.

— Не переживай. Все не так страшно. Ты же не написала там его имя, ведь так?

— Нет.

Но я конечно же написала. Сто, мать твою, раз.

Какой кошмар. Пусть меня переедет рождественская упряжка.

— Тогда все в порядке! — бодро говорит Хизер. — Наверное, он упал на пол, и Кевин выбросил его, когда подметал. Ты же знаешь, как он помешан на чистоте.

Это правда. Когда дело касается беспорядка или грязного пола, Кевин ведет себя как настоящий маньяк.

— И даже если его кто-то прочтет, он не узнает, что список написан тобой.

Тоже верно.

И паника, сжимавшая мои легкие с момента, как мы обнаружили, что Непристойного списка в ее шкафчике нет, наконец-то начинает ослабевать.

Потому что где бы он в итоге ни очутился — и в чьи бы руки он не попал, — никто никогда не догадается, что его автор — я.

Правда же, да?

Часть 3

Как ни планируй дела, но дни перед Рождеством всегда полны суматохи. Время пролетает в вихре упаковки подарков, работы и беготни по магазинам. Родные Хизер живут в Нью-Мексико, и поскольку в этом году она тоже не едет домой, мы решили провести день самого Рождества в пушистых носках и пижамах, пересматривая праздничные мелодрамы.